Изначально было так. (Морриган Куарэллах)
Морриган Куарэллах:
Я хотела написать сказку про девушку с голубыми глазами. Сначала они были карии, но она не умела плакать. Оттого все жители деревни считали ее очень милой и спокойной. И взял ее в жены самый шебутной и красивый парень. Пил после свадьбы, жену молодую колотил, да с девками гулящими шашни водил. А глаза-вишни, карие глаза жены его начали выцветать, блекнуть, пока вовсе голубыми не стали. Это в них невыплаканные слезы скопились.
А муж и не замечает. Совсем хмелем башку одурманил. А глаза жены его все блекнут, и блекнут, и вот уже наполовину бельмом затянулись, не видит она ничего, слезы, годами скопленные очи застили, сковороды роняет, на лавки натыкается, а муж бранится пуще прежнего. Почто ему жена-неумеха. Взял однажды да и выставил за порог.
Поселилась она в заброшенной мельнице, на самом отшибе, на холме. Ветер свищет, крутятся лопасти облезлые, стоит слепая у порога и не плачет. Не умеет.
Что вышло у меня.Вокруг порхают разноцветные листья. По крайней мере, так должно быть. Осень... Раньше мне нравилось ранней осенью кружиться в листопаде, чувствовать себя чем-то свободным, порхающим и при этом полным некоей мудрости, доступной только прожившим своё время листьям. Это давало мне силы жить дальше.
Я очень рано осталась сиротой. Отец умер и маме пришлось его заменить. Ведь кто возьмёт замуж вдову с пятью детьми? В результате она работала наравне с мужчинами, а я сидела с сёстрами и братьями.
Было у меня две сестры и два брата. Братья ушли мир повидать да так и не воротились. А сёстры посбегали с заезжими молодцами. Чтож их жизни, сами разберутся. Я осталась с мамой, кому о ней позабатиться, как не мне - старшей дочери. Она к тому времени была совсем плоха - сердце тревогами иссеклось, труд непосильный спину согнул. Как младшая сестричка моя, Злата, с кавалером унеслась, она и из избы выходить перестала. А к зиме и дух испустила, только мне наказала счастливой быть. Соседи, спасибо им, помогли похоронить её по обрядам, да зиму продержаться.
А весной посватался ко мне Славен. Нраву он, конечно был беспокойного, но милый. Все девушки деревни были в него влюблены поуши. А я... Не то, чтобы любила я его, просто тяжко одной жить, сердце стынет, а он вроде работящий был. Да и мама меня так воспитала, мол, в девках негоже оставаться. Вот и пошла за него.
Только вот у нас незаладилось. Пошто же он меня замуж звал, коли гулял по деревне ветром, в трактире дневал, а ночевал и вовсе на сеновале да каждый раз с новой любовью?
Свекровь растолковала - руки у меня крепкие, сама выносливая, да и не дурна собой, а нрав у меня кроткий да тихий, не жена - золото. Потерпи, говорила, перебесится, да и будете жить душа в душу. Я бы может и перетерпела, да бил он меня спьяну нежалеючи.
Видать попал по голове - стала я терять зрение. Смотрю как-то в зеркало, а всё как в тумане. И глаза мои почему-то с тех пор совсем поблекли. Были карими да тёмными, как ночь, а как пожила со Славеном, так всё бледнее и бледнее становились. А после и вовсе бледно-голубыми.
Свекровь твердила, мол, голубые глаза - у влюблённой, значит быть нашему браку счастливым. Чтож она замолчала, когда туман в очах моих сгустился да мир заслонил?! Пошто не перечила сыну, когда он меня под конец лета из дому выставил?
Ну да, кому нужна калека?!
Вот и живу я теперь на заброшеной мельнице, что за окраиной деревни. Есть у нас ещё добрые люди, пока подкармливают меня, да ведь осень, урожай собирают - не грех и помочь, а прийдёт зима, унесёт со вьюгой и жизнь мою непутёвую. К родителям дорогим.
Странно, больно мне, не всякий такую боль стерпит, а не плачу. Не умею я плакать. С детства. Пока отец был жив, так и учиться было никчему. А умер, и не было слёз. Мама взахлёб ревела, сёстры и подавно, даже братья рыдали, хоть и парни, а я не плакала. И за все свои годы так и не выучилась.
И вдруг как стукнет в голову: Не затем ли судьба меня бьёт, чтобы плакать научить? Да чтож ей, слёз людских не хватает?!
- Да, не хватает, - тихо ответил кто-то у меня за спиной. Я обернулась по привычке, разве же я что увижу теперь?
- Кто это? - спросила, голос-то мне незнакомый.
- Ты всё держишь в себе свои слёзы, а начто они тебе? Продай мне их! Я тебе за них золота дам. Продай, а?
- Да зачем тебе мои слёзы? Какой тебе с них прок?
- Вот любопытная! Алхимик я, понимаешь? Я из твоих слёз целебное зелье сварю, оно мне славу принесёт, а людям здоровье. И всем польза. Продашь?
- Нет, не продам, подарю. - и только сказала, как полились из глаз слёзы, да таким потоком, что и не остановить. И словно бы камень с плеч свалился. Так легко стало, словно я всю жизнь эти слёзы на себе в бочке несла, а тут вдруг из бочки затычка выскочила. И я сквозь слёзы засмеялась. Как в детстве!
Слёзы перестали капать. Я открыла глаза... и увидила небо, чистое, без единого облачка, золотистые кроны деревьев, солнце, клонящееся к горизонту и кружащиеся листья. А алхимика рядом не было - только лежал на земле тугой мешочек. Развязала, а там золото. И много, на десяток домов в городе хватит! Дорого же он мои слёзы оценил!
Глянула я на деревню, и поняла - ничто меня больше здесь не держит. Славен ведь меня не просто выгнал, даже пробрался к священнику в дом и сжёг ту бумагу, где про нашу свадьбу было сказано. Это мне соседка рассказала. Как его только анафеме не предали? Хотя, не моё это дело. Больше не моё.
И подобрав мешочек с деньгами я направилась по дороге в город.
А в городе открылся новый трактир и быстро стал очень популярным. Там привечали всех и всегда помогали не слишком везучим. Хозяйка трактира была довольно молодой девушкой, но тёмные как ночь глаза её были наполнены некоей мудростью, словно прожила она жизнь долгую и трудную. Всем, кто с ней заговаривал, она приходилась по сердцу и ей все стремились помочь. Вот трактир и разбогател. Одного так никто и не понимал, почему она трактир назвала так странно: "Слёзы мои"?